Я давно хотел высказаться на эту щепетильную тему, но мне втуне казалось, что я кого-нибудь обязательно обижу, а облыжно обижать людей мне, несмотря на имидж грубияна и забулдыги, неохота.
«Ну ясно», — слышу я возмущенный ропот, — «белый цисгендерный мужчина, который ни на Саню Бровастого, ни на Рауля Блондина даже не взглянул, рассуждает о том, что ему не знакомо, и в принципе понятно быть не может». Да идите в жопу. Я о квантовой теории поля тоже рассуждаю, и о теории относительности, и даже о шансах Барселоны в предстоящем Эль Классико. На меня какие только ярлыки в моей жизни не вешали, поэтому я совершенно вправе обсудить любой другой ярлык, будь то пол, возраст, или вероисповедание.
Евреи вот. Никаким мультивалентным личностям не снилось то количество испытаний, которое выпало на душу евреев просто потому, что они евреи. Но я что-то не вижу щедро спонсируемых так называемым «прогрессивным» обществом маршей с требованием признать право каждого на самоопределение по отношению к собственному происхождению и фиолетовыми шестнадцатиконечными треугольниками на хоругвях. Как-то справляются без этого: и выкресты, и иудеи, и даже полукровки по юристу.
У меня в некоторых документах указан цвет волос, в других — рост, в третьих — национальность. Пол — лишь один из атрибутов бюрократического документооборота. Мне доводилось пройти медосмотр за Олю Биркину на первом курсе института, например. Не без шероховатостей, но штампы окулиста и терапевта я за нее получил. А она ушла на какой-то день рождения, куда торопилась с самого утра. В карточке добровольного страхования в Москве у меня вообще было написано «Ж», и ничего, я не умер. Зачем заострять на такой незначительной мелочи внимание окружающих — мне невдомек.
Так что же, проблемы нет? — Есть, и еще какая.
Проблема в том, что окружающим почему-то не все равно, какого цвета у тебя волосы, в какую дверь ты пройдешь не пригибаясь, правительство какого государства ты игнорируешь активнее остальных, и — ну конечно же — каким альпийским цветком ты себя ощущаешь сегодня. Мне совершенно безразлично, с Олей или Васей кто-нибудь провел ночь, но я беленею, когда этот кто-нибудь вдруг начинает интересоваться подробностями моей личной жизни. Если человеку интересно, с кем спят или просто кем себя осознают в гендерном плане его коллеги — этого человека необходимо принудительно лечить, а пока выбирается степень тяжести терапии — максимально изолировать от общества.
То, что людям зачем-то хочется узаконить (что бы этот термин ни значил в данном контексте) свое право называться рододендроном, — явный признак летаргической болезни нашего общества. Социальныя среда, которая пытается помочь с этим узакониванием — эталон лицемерия и угнетения: сначала мы сделали маргинальным любое минимальное отклонение от нормы, а потом с улюлюканьем выказываем благодать «ущербным», отстаивая их право отклоняться от нормы (в дозволенных областях и размерах, разумеется). В Испании, например, уже год как уголовно преследуется шовинизм в сторону этнических русских. Хорошо ли это? — Ну, если меня сосед совсем достанет, у меня теперь есть возможность на него донести так, что его прикроют. Но, как в свое время по другому поводу писал Джоэл Спольски: «Вы когда-нибудь видели на дверях бара табличку „Вход с крокодилами запрещен“? — Скорее всего оттого, что никто не пытался выпить кружку пива в компании ручного крокодила». Так же и тут. Бороться надо не за право не скрывать свою принадлежность той или иной касте, сословию, вероисповеданию, кружку по интересам, — но с теми, кому такие ярлыки по какой-то неведомой причине не безразличны.
Люди, блин, разные, прикиньте? Людей нельзя поделить на две группы так, чтобы различия между любыми двумя особями в одной группе были заведомо меньше различий между любыми двумя индивидуумами из разных групп. У этой характеристики человечества есть в качестве названия красивый математический термин, но я его забыл.
У каждой личности есть публичный интерфейс. Профессия, рост, вес, пол, наконец. Профессия определяется дипломом (или авантюристами, готовыми платить деньги еблану без диплома). Рост — сантиметром. Вес — безменом. Пол — наличием или отсутствием характерных органов. Все просто.
Если мне нравится рыдать под Катю Лель после семисот «Столичной» и селедочки, — это не сигнализирует о моей небинарности. Это значит только то, что мне нравится водка, селедка, и Лель. И ровным счетом, ничего больше. А общество, которому небезразлично, под какую Лель я закусываю, — имеет смысл презирать и всячески игнорировать. Тогда и не придется половину времени проводить в тщетных попытках ему (обществу этому блядскому) что-то доказать.
А нормальным людям доказывать ничего и не надо: важно ведь какой ты человек, а не как ты промаркирован в актуальной модной табели.